— А я не знал, что ты Саймон, — сказал Холодец.
Бигмак вздохнул. У него были: футболка с надписью «Сплинберийские скины», стрижка под ноль, тяжеленные (как бы десантные) ботинки, широченные подтяжки, а на костяшках пальцев намалеванные фломастером буквы «Т», «В», «О», «Ю» и «М», «А», «Т» (мягкий знак постоянно стирался) — но мама Ноу Йоу почему-то полагала, что больше всего ему нужна нормальная семья. Бигмак жил в страхе, что Базза и Сказз, сплинберийские скинхеды (всего, вместе с Бигмаком, их в городе насчитывалось трое), пронюхают об этом и конфискуют его подтяжки, знак принадлежности к избранным.
— Она говорит, ты растешь как трава под забором, — не унимался Ноу Йоу.
— А я завтра иду на похороны в крематорий, — сказал Джонни. — Это почти как в церковь.
— Какую-нибудь шишку хоронят? — спросил Холодец.
— Точно не знаю, — ответил Джонни.
Джонни поразился, сколько народу явилось хоронить Томаса Аткинса. Но оказалось, это не успели разойтись скорбящие с предыдущих похорон. Проститься с Аткинсом пришли только трое: сам Джонни, мужчина в строгом пиджаке, державшийся очень прямо, — представитель Британского легиона, и медсестра из «Солнечного уголка». И викарий, который честно старался, но, поскольку никогда не знал Томми Аткинса лично, был вынужден использовать для надгробной речи что-то вроде Набора Приличествующих Случаю Фраз. Потом он включил запись органной музыки, и на этом все кончилось.
В часовне пахло свежим деревом и мастикой.
Взрослые смотрели на Джонни смущенно, словно считали, что ему не место на похоронах, но не знали, как об этом сказать.
Едва заиграла музыка, он расслышал позади слабый шорох.
Он обернулся и увидел, что скамьи заполнены мертвецами. Олдермен снял шляпу и сидел прямо, точно аршин проглотил. Даже Уильям Банни-Лист старался выглядеть сообразно случаю. Вздыбленная шевелюра Соломона Эйнштейна напоминала нимб.
Сестра говорила что-то человеку в пиджаке. Джонни наклонился к мистеру Флетчеру и прошептал:
— Зачем вы пришли?
— Это не запрещается, — ответил тот! — Когда кого-нибудь хоронят на нашем кладбище, мы всегда приходим. Помогаем новеньким обустроиться. Привыкнуть. Смерть — всегда потрясение.
— А-а.
— И потом… мы увидели тебя и… и решили попробовать, получится или нет. Мистер Порокки сказал, попытка не пытка. И знаешь, у нас выходит все лучше!
Сестра передала представителю Британского легиона коробку с вещами Томми Аткинса и вышла из часовни, по дороге неуверенно махнув Джонни рукой. Викарий, бросив на Джонни странный взгляд, увел человека в пиджаке в другую дверь.
На улице светило бледное, бессильное октябрьское солнце. Джонни вышел на воздух и стал ждать.
Наконец появился мужчина в пиджаке — с двумя коробками.
— Извините, пожалуйста, — сказал Джонни, поднимаясь, — м-м…
— Что, парень? Дама из «Уголка» сказала, ты пишешь реферат для школы?
Реферат. Потрясающе! Если бы Саддам Хусейн объявил, что пишет для школы реферат по Кувейту, ему бы жилось куда проще…
— М-м… да. Э-э… Можно, я у вас кое-что спрошу?
— Конечно можно. — Мужчина тяжело опустился на скамейку. При ходьбе он прихрамывал и теперь вытянул больную ногу перед собой. Джонни с удивлением увидел, что представитель Легиона почти ровесник его дедушке, но загорелый и подтянутый — человек, который поддерживает форму и лет до восьмидесяти остается капитаном команды по боулингу.
— Ну… мистер Аткинс говорил…— начал Джонни. — Я хочу сказать, он все время повторял, что он — тот самый. Я знаю про земляческий батальон и что все погибли, кроме него. Но я думаю, он не это имел в виду…
— Ты знаешь про Батальон? Откуда?
— Вычитал в старых газетах.
— Ах вот как. Но про Томми Аткинса ты не знаешь?
— Как же не знаю! Он…
— Да нет, я про Томми Аткинса. Почему мистер Аткинс так гордился своим именем. Что оно значит.
— Не знаю, — сознался Джонни.
— Чему вас только в школе учат… Джонни смолчал. Он понял, что это не вопрос.
— Понимаешь… в войну… в Первую мировую войну, когда кто-нибудь записывался в армию, он заполнял солдатскую книжку. Слышал, да? Имя, адрес и прочее. Чтобы это легче было делать, военное ведомство разработало что-то вроде шаблона, и в этом образце в графе «имя, фамилия» стояло: Томас Аткинс. Первое попавшееся имя. Лишь бы показать, куда нужно вписывать данные, например Джон Смит. Но тут вышел карамболь. «Томасом Аткинсом» стали называть среднестатистического солдата…
— Вроде «человека толпы»?
— Да… очень похоже. Томми Аткинс, британский томми.
— Значит, в каком-то смысле Томми Аткинсом была вся армия? Каждый солдат?
— Да. Можно и так сказать. Чудно, конечно…
— Но он-то был настоящий. Курил трубку и вообще…
— Ну, я думаю, военные воспользовались этим именем, потому что сочли его самым рядовым. А значит, где-нибудь непременно должен был обнаружиться настоящий Томми Аткинс. Я знаю, он очень гордился своим именем. Точно знаю.
— Он один уцелел из тех, кто был на той войне?
— Нет. Нет конечно. В округе — да. Единственный из Батальона.
Джонни почувствовал в воздухе холодок.
— Он был чудной старикан. Я навещал его каждый год…
Послышался диковинный звук, словно прядку тишины натянули и дернули, как гитарную струну.
Джонни обернулся.
На скамейке их стало трое.
На коленях у Томми Аткинса лежала островерхая каска. Форма сидела на нем плохо. Морщинистая, жилистая старческая шея, торчащая из воротника, напоминала черепашью, а лицо… таких лиц теперь не встретишь. Оно было словно специально придумано для того, чтобы улыбаться из-под полотняного кепи у конвейера галошной фабрики. Томми заметил, как округлились от изумления глаза Джонни, подмигнул и показал мальчику большой палец, а потом вновь принялся внимательно смотреть на дорогу, ведущую к таксопарку.